“Исчез страх перед смертью, осталось только ощущение долга перед Родиной. Я офицер и в ответе за тех, кого обещал вывести живыми”, – підполковник Виногродський про Іловайськ
“Ровно два года назад произошла иловайская трагедия, в результате которой погибли и попали в плен многие наши бойцы. Лишь небольшому их количеству удалось вырваться из самого пекла
Бывший офицер военно-морского флота Анатолий Виногродский отправился на войну добровольцем. Он несколько раз ходил в военкомат и в конце концов 5 августа 2014-го оказался на фронте, в составе батальона «Донбасс». Через две недели Виногродский с позывным «Гал» в составе штурмовой бригады вошел в Иловайск. Как и многие украинские воины, попал в самое пекло войны — Иловайский котел. Но «Галу» повезло. Он выбрался из окружения и вывел из кольца двенадцать бойцов. «На память» о тех днях у него остался на лбу рубец от пули и тревожные сны, в которых он с побратимами полуголодный и обессиленный снова и снова пробирается ползком по сырой земле, к своим…
— Первый штурм Иловайска был 5 августа 2014 года, — вспоминает Анатолий Виногродский. — Тогда город пытались взять батальон «Кривбасс» и одна из бригад Вооруженных Сил Украины (ВСУ). Второй неудачный штурм состоялся 10 августа. На Иловайск двинулись батальоны «Донбасс», «Азов» и «Шахтерск». Когда наша первая штурмовая рота во главе с капитаном Петровым (позывной «Тур») начала штурм Иловайска, это уже была третья попытка. Я исполнял обязанности заместителя командира батальона «Донбасс». 18 числа мы вошли в город и заняли здание местной школы. Вся операция прошла практически без боя. В это время на юго-западе к городу прорывался батальон «Днепр-1», оттянув на себя основные силы противника. Мы зашли врагу в тыл. Но, к сожалению, «Днепр-1″ был отброшен, а два других батальона, которые должны были штурмовать город с запада, не пошли в бой. По сути, в Иловайске остался один „Донбасс“ в составе 170 человек.
— Школа, в которой вы разместились, находилась в центре?
— Нет, это была северо-западная часть города. Иловайск разделен на две части железной дорогой. Его центром считается юго-восточная часть. Мы же штурмовали с запада. 19 августа получили приказ о зачистке города. Со взводом бойцов я пошел на зачистку депо. Наш снайпер „снял“ пулеметчика, который располагался неподалеку в одном из домов. Бок о бок с нами воевал командир батальона „Донбасс“ Семен Семенченко, руководивший штурмом восточной части города. В первый же день зачистки он был тяжело ранен… Наши операции были достаточно успешными, но враг быстро сориентировался, и за одну ночь после нашего появления в Иловайск из соседнего Харцизска на помощь сепаратистам подошли техника и боевики.
— Вы оказались в ловушке?
— Честно говоря, тогда еще осознания этого не было. Нас все время кормили сказками о подкреплении, которое вот-вот должно подойти. 19 августа оно таки пришло в виде шести добровольческих батальонов. Только, к сожалению, общее количество бойцов не превышало 170 человек. Самым крупным оказался батальон „Миротворец“ — 72 бойца. У всех ребят было легкое вооружение. По сути, это милицейские батальоны, получившие задачу патрулировать город. Они были не в состоянии выполнять штурмовые задачи. Нам же противостояли отряды кадыровцев и дагестанцев, вооруженные до зубов. По городу стреляли вражеские 82-миллиметровые минометы, множество гранатометов. На третий день по нам уже били „Грады“ и тяжелая артиллерия, двигались танки и БМП.
— Какое вооружение было у батальона «Донбасс»?
— У нас тоже были 82-миллиметровые минометы, четыре БМП, которые нам передали ВСУ. Вместе с нами в город вошли противотанковый взвод, взвод снайперов и гранатометчиков. По сравнению с другими батальонами мы были отлично вооружены. Но к 19 августа силы противника, сосредоточенные в Иловайске, по количеству нас превосходили. К тому же они занимались обороной, а мы наступлением. По идее, нас должно быть больше в три раза.
— В городе оставались мирные жители?
— Их было совсем немного, они прятались по подвалам. В нашей школе находились около 20 местных, в депо — 50 человек. Все были очень напуганы, не принимали чью-либо сторону и молились только о том, чтобы остаться в живых. Продуктами, которые у нас имелись, мы делились с местными жителями. У нас с собой были сухие пайки — редкая гадость. Один раз нам повезло — солдаты где-то нашли убитую свинью и зажарили ее. Самая большая проблема возникла с водой. Стояла жуткая жара, а воду можно было набрать только в колодцах, куда ребята пробирались под прицелом снайпера. Все время ждали приказов для дальнейших действий. Никто не говорил, что надо отступать, поэтому мы укреплялись на своих местах, раздвигая плацдарм, который уже был захвачен. Командовавшие операцией лишь повторяли: «Держитесь, к вам идет помощь».
— Было ощущение, что вы можете полностью зачистить Иловайск?
— Конечно! Особенно в первый день. Но сыграла свою роль ошибка командования. Когда оно поняло, что половина сил не пошла на зачистку города, следовало отозвать и первую часть бойцов. А затем провести штурм снова. Ничего страшного не было бы в том, если бы Иловайск штурмовали в четвертый раз. Но нас не отозвали. А ведь изначально стояла задача зачистить Иловайск за одни сутки, отрезать город от баз боевиков, поставив блокпосты, и уйти. Иловайск в то время был очень важен для всей картины видения войны. Потому что в этом городе, как и в Дебальцево, находятся железнодорожные узловые станции, через которые по сегодняшний день снабжаются так называемые «ДНР» и «ЛНР». Именно по железной дороге Россия везет боевикам оружие. Поэтому мы понимали, что должны удержать Иловайск любой ценой.
— Когда вы поняли, что план по захвату Иловайска провалился?
— Первый раз это случилось 23 августа. Тогда нас отрезали от большой земли. Противник вошел в село Грабское, выбив оттуда Вооруженные Силы Украины. Мы еще об этом не знали и отправили скорую помощь, чтобы забрать из Грабского раненых. «Скорая» была расстреляна на обратном пути, погибли четыре бойца. Узнав о ситуации, наш командир принял решение направить два штурмовых взвода на зачистку Грабского, и мы вновь вышибли боевиков. Кольцо было прорвано, но мы не знали, что с другой стороны к Иловайску уже подходили российские тактические группы. Несмотря на это, до 27 числа никаких команд на выход из Иловайска нам не поступало. Мы по-прежнему дрались с боевиками на «зеленке», отбивались от артиллерии. К этому времени наша артиллерия уже была подавлена, остались только минометы.
Честно говоря, в те дни в наших головах все смешалось. Мне казалось, обстрелы не прекращались ни днем ни ночью. «Градов» мы уже не боялись — в городе они не страшны, потому что разбивают в основном крыши домов. Основная часть нашего батальона по-прежнему жила в школе. Я со связистами перешел в частный сектор, в ста метрах от нее. К нам прибилась собака, которая за 15 секунд до появления снарядов начинала выть и пряталась под ванной. За это время мы успевали скрыться в подвале. Животное нам не раз спасло жизнь. 24 августа боевики начали штурм школы, где находились бойцы «Донбасса». Бой длился три часа. Нас так забрасывали снарядами, что по третьему этажу просто невозможно было ходить — все коридоры и классы на пять сантиметров от пола были усыпаны стреляными гильзами. Только гранат с подствольниками было расстреляно около 1200 штук! Но мы таки отбили штурм.
— Много тогда полегло ваших ребят?
— Слава Богу, 24-го ни один не погиб. Потери мы понесли 23-го, когда расстреляли машину скорой помощи, и один боец «Донбасса» погиб 26 августа. Это было утром, он решил попить кофе и спустился во двор, где на стуле стоял большой самовар с водой. Только он к нему подошел, как туда же упала мина… 27 августа уже всем было понятно, что обстановка вокруг Иловайска только ухудшается, но по-прежнему никто не давал приказов на отход. Это решение самостоятельно принял генерал Руслан Хомчак. К тому времени солдатов батальона «Донбасс» в Иловайске было около 220 человек. Хотя в кольцо попало гораздо больше подразделений, чем было в самом городе. 27 августа нам сказали собирать технику для выхода. То, на чем мы приехали в Иловайск, было уже сожжено. Мы начали искать по городу автомобили. В итоге покидали Иловайск на пожарной машине, нескольких грузовиках и легковушках. Начали выход из города в час ночи с 28 на 29 августа.
— Это был тот самый обещанный коридор?
— Да, дошли до Агрономичного, встретили там колонну и простояли до пяти часов утра. Затем двинулись в сторону Многополья. Мы понимали, что ведутся переговоры по нашему выходу. Утром, около 9 часов, нам дали команду на прорыв. Сказали, что будем двигаться колонной на максимальной скорости в сторону Новой Катериновки. Только двинулись, как нас тут же стали обстреливать со всех сторон. В Червоносельском, оказалось, уже стояла танковая часть российских войск. Установленные в поле крупнокалиберные пулеметы и минометы поливали нас огнем. Три километра дороги, которую мы буквально пролетели от Многополья до Червоносельского, были усеяны телами наших ребят и сгоревшими машинами. Мы ворвались в Червоносельское и смогли проломить фланг вражеской танковой части, уничтожив два танка и три БТРа. Даже захватили нескольких пленных.
— Как вам это удалось?!
— Наверное, от страха. Мне кажется, враг видел, что остановить нас уже невозможно. Мы влетели на трех грузовиках, нескольких микроавтобусах и джипах. Боевики, видимо, не ожидали, что встретят такое жесткое сопротивление с нашей стороны. Было много крови, воздух буквально плавился от количества пролетающих снарядов. Конечно, морально многим было очень тяжело выдержать такое напряжение. Некоторые бойцы принимали решение сдаться. Я вывел на украинскую землю 12 бойцов. Решил сделать это, когда стало понятно, что мы находимся в полном окружении и выехать на транспорте уже не удастся. Мы прошли пешком 74 километра, начав движение в семь часов вечера 29 августа и закончив 4 сентября в поселке Новоласпа. Преодолели четыре кольца российских войск.
— В это трудно даже поверить.
— Видимо, судьба нас хранила. Мы шли между постами. В основном ночью. Через каждые 500 метров были расставлены посты боевиков. Честно говоря, мне кажется, я уже тогда ничего не ощущал. Помню лишь, что за всю свою жизнь не молился столько, сколько в те пять дней. Из телефонов в нашей группе осталась лишь одна старенькая «Нокиа». Она была с полным зарядом батареи, правда, в телефоне не имелось ни одного номера наших командиров. Я помнил только номер телефона своей жены. Позвонил и сказал: «Делай, что хочешь, но через полчаса, когда я тебя наберу вновь, ты мне должна дать телефоны командования моего батальона». Она таки нашла их номера, и нас начали выводить, подсказывая, где располагаются наши войска. Но мы уже еле передвигались, а наши военные все время меняли свои позиции. Иногда шли по картам, но случалось, что я выводил бойцов и по звездному небу.
— Что вы ели все это время?
— Уже два года не могу смотреть на кукурузу и подсолнух — мы питались исключительно ими. Один раз зашли в село и буквально под дулами автоматов заставили жильцов дома накормить нас. Нам дали две тарелки супа. С собой у нас была емкость на три литра для воды. Это суточная норма для 12 человек. Вода очень невкусная, совершенно не утолявшая жажду. Спали в посадках, на земле. Ночью было очень холодно. В конце концов мы по-наглому вошли в какую-то летнюю кухню на окраине села, взяли старые куртки и несколько пледов. Местное население видело в нас преступников и не спешило помогать.
Думаю, на всю жизнь запомню утро 4 сентября. Проснулся и понял, что дальше идти мы не в силах. Мои ребята были совершенно истощены физически и морально. Надо было немедленно что-то предпринимать. В этот момент недалеко по дороге проехала легковая машина. Мы решили ее захватить. Потом пересели на грузовик. И на нем уже добрались до Новоласпы.
По счастливому стечению обстоятельств, когда мы заехали в поселок, туда прибыл микроавтобус с нацгвардейцами, встречавшими своих солдат, вырвавшихся из окружения. Они погрузили нас в микроавтобус и отвезли в Курахово. В автобусе было очень много людей, поэтому часть из нас ехали в багажнике. Там было большое количество бутылок пива и вареные раки. В общем, ребята оторвались. В Курахово нас поселили в пансионат, затем мэр города дал автобус, на котором нас отвезли в Днепр. 5 сентября я ушел на две недели в отпуск. Знаете, такого потрясения, которое мы испытали в те пять дней выхода из окружения, я не пожелал бы никому. У моей жены за это время из-за нервного напряжения отслоилась сетчатка глаза.
— Скажите, что помогло вам выжить?
— Когда мы мчались на микроавтобусе между Многопольем и Червоносельским, мне в лоб попала пуля. Основной удар приняла каска, а медная оболочка от пули содрала кожу. Я упал, лицо залило кровью. Подумал: «Вот и все, отвоевался». Спросил у врача: «Что со мной?» Она лишь отмахнулась: «Царапина». Вот тогда у меня исчез страх перед смертью. Осталось только ощущение долга перед Родиной. Пусть это звучит высокопарно, но я офицер и был в ответе за людей, которым пообещал вывести их живыми. Горд, что сделал это…”.
