"Мне нужно одно - просто верните мне моего Сашу!": Матері та дружини полонених розповіли про побачення у окупованому Донецьку (фото)
О том, что бойцы попали в плен, некоторые из родных узнали в интернете. Увидев ролик, выложенный сепаратистами, жена водителя Николая Герасименко узнала своего мужа. С тех пор уже около двух лет женщина пытается добиться его освобождения, но пока ее усилия тщетны.
Фото: Вика Ясинская
Мы встретились с Натальей на маленькой кухне в здании ГО "Кривбасс", там же сейчас находится и "Музей боевой славы батальона". Позже здесь же я поговорю с женой и мамой Александра Лазаренко и мамами еще нескольких ребят, попавших в плен еще после событий в Иловайске.
Владимира Сарычева освободили из плена в конце апреля 15-го года, а Александра Макуха весной 16-го. По словам куратора батальона Николая Колесника сейчас всего пленными по 40 бату считаются 20 человек, из них двое – Николай Герасименко и Александр Лазаренко – это люди, с которыми до июня 16-го года получалось выходить на связь.
С какой-либо информацией относительно остальных бойцов дела обстоят гораздо хуже: о ком-то есть какое-то старое видео или свидетели, которые видели, как ребят либо брали в плен, либо они какое-то время находились с ними. Но по многим парням никаких свежих новостей нет уже более двух лет.
КАЗАКИ ДУМАЛИ, ЧТО ВЗЯЛИ В ПЛЕН ОФИЦЕРОВ, ПОТОМУ ЧТО РЕБЯТА ПОЕХАЛИ НА ДЖИПЕ КОМБАТА.
"Мы женаты всего три года. Но, когда в июне 14-го года Колю мобилизовали, он сказал, что надо, значит надо", - рассказывает мне молодая темноволосая женщина. Наталья Герасименко сейчас живет одна в частном доме. Работает оператором-кассиром на заправке. Чуть меньше чем за час, она вкратце расскажет мне историю поисков своего мужа длиною в год и 9 месяцев. "Коля ведь уже был на пенсии по выслуге лет. Он работал психологом в пенитенциарной службе. Когда таки решил, что идет служить, я сначала была в шоке, а потом поддержала его во всех моментах.
Муж служил при штабе водителем. Сначала они в Старобешево стояли где-то в полях, хотя потом много пунктов поменяли. Затем был Иловайск. В коридоре он не был. Они, когда увидели, что их там уже закрывают, успели выйти первой колонной оттуда.
Когда домой попал, после случившего в Иловайске, он очень переживал, что не все вышли. Ему иногда снились ребята, которых он вспоминал. А когда уже был под Дебальцево, он где-то неделю вообще не выходил на связь. Мы все, и я, и его родители, и брат - ждали, что позвонит. Перед тем, как его взяли в плен, с нами связался его напарник, сообщил, что они едут на задание в Артемовск и оттуда уже Коля нас наберет. В этот день, 8 февраля, их и взяли в плен. Это были казаки, они-то думали, что взяли офицеров, потому что ребята поехали на джипе комбата. Но там все были простые солдаты, кроме полковника Сарычева. Коля сидел за рулем.
9 февраля в комментариях под каким-то постом у Колесника я увидела видео, что наши пацаны попали в плен. Вижу, что Дебальцево, нажала, чтоб посмотреть – и сразу увидела Сарычева, потом Сашу Лазаренко, и тут же поняла, что там, где Саша, там и мой Коля. Когда узнала мужа, естественно, у меня был шок. А потом собралась с мыслями и подумала, что много ведь кто в плен попадает, главное, что живой.
Я тут же позвонила семье Лазаренко, потому что с женой Сашиной мы общалась. Она, конечно, тоже не знала. Я ей скинула это видео - и с того момента начались наши, как говорится, движения по разным структурам. Нас успокаивали, что если видео выставили, значит с ними все будет нормально. Хотя, кто его знает на самом деле. Если вспомнить тот же аэропорт, то было все иначе.
Мы нашли Аллу, маму четвертого парня - Саши Макух. И все вместе поехали в военкомат. Встретились с замкомбата Юрием Синьковским. Но у них в связи с Дебальцево такое в штабе творилось, не передать. Мы-то думали, что приедем со своей проблемой – и все сразу в нее включатся, а там таких проблем оказалось немало. Тогда вообще было неясно, выйдут ли все остальные ребята из Дебальцево. У замкомбата телефон разрывался от звонков.
А потом мы начали обращаться во всевозможные инстанции - написали заявление о пропаже в СБУ. Обзвонили всевозможных волонтеров, которые занимались вопросами пленных. Тогда еще никаких кол-центров не было, и волонтеры регулярно занимались обменами. Всем оставили данные о своих мужьях. Затем постоянно вызванивали и спрашивали, есть ли новости.
Я СКАЗАЛА, ЧТО ЖДУ ТЕБЯ, КОЛЯ, ВЕДЬ Я ВЕРИЛА, ЧТО ТЫ ЖИВОЙ.
Наших мужей искали три месяца, но на связь они не выходили. Однако, мы на 100% были уверены, что они живы и что все будет хорошо. Однажды мы вышли на одну волонтершу, она себя не афиширует, и от нее, наконец, получили информацию, что наши мужья три месяца были у казаков, а потом у тех случились какие-то трения с дээнэровцами. В итоге последние отбили наших ребят. Как потом уже рассказывал по телефону муж, в плену их сидело около 12 человек. И всех в результате трений забрали в Донецк, в бывшее здание СБУ или "избушку", как его там называют. А как-то эта же волонтер дала мне номер и сказала, что я могу набрать и спросить о своем муже. Это было 30 апреля. Я позвонила, мне ответила некто Лилия Радионова (Заместитель начальника комиссии по делам военнопленных так называемого МО ДНР в 2014 году, - ред) . Она курировала все вопросы по пленным. Я спросила, могу ли я поговорить с Герасименко, она ответила, что он сейчас на допросе, и чтоб я перезвонила через полчаса. Для меня эти 30 минут тянулись, наверное, как целая жизнь. Я боялась, что могу не узнать его голос, нервничала. Думала, а может он всего два слова скажет – и я буду думать, он это или нет.
А когда вышла с ним на связь, спросила, ты ли это Коля. Он сказал, что он. Я сказала, что жду тебя, ведь я верила, что ты живой. А потом он больше молчал, чем говорил.
Я уточнила, как там остальные ребята? Рассказала, как мы их искали, и как здесь все переживают, а он ответил, что мы думали, что про нас решили: "Они уже умерли", потому никто нас не ищет.
Позже Коле разрешили выходить на связь. Я ему все время говорила, учи мой номер телефона, а то у него с памятью на цифры всегда было плохо. Но он сказал, что он его помнит. Я пополняла счета, и мужу разрешали звонить мне раз в неделю-две.
Пока у нас была возможность созваниваться, муж рассказал немного про плен. Когда их отбили в апреле, наши парни были в шоке, что уже весна. Их же на улицу не выводили. Они в яме сидели или подвале, и не знали, что сейчас - день или ночь, и какой вообще месяц. Спали там на каких-то поддонах. Туалет тоже был в этом помещении. В общем, условия были жесткие.
Когда из плена вышел Сарычев, я его тоже про плен расспрашивала. Он рассказал, что у казаков мужа сильно пытали: пырнули в ногу ножом с зубчиками и провернули. А вообще, у казаков их и в воду опускали, и окурки тушили, и прикладами били. Еще Коля вспоминал, что когда их дээнэровцы отбивали, они с ребятами слышали выстрелы, и решил, что теперь точно все - добьют нас окончательно.
По словам Натальи, она и родственники других пленных постоянно старались напомнить о себе в разных инстанциях в Кривом Роге, затем начали ездить в Киев на разные акции и митинги. Со временем при СБУ сделали кол-центр, там уже была полная база данных по пленным, пропавшим без вести, подтвержденным и неподтвержденным. Мы ходили и продолжаем ходить на всевозможные встречи с политиками, чиновниками.
Благодаря недавним изменениям в законодательстве, нашим мужьям должны повысить зарплату, ведь она у них не росла, с того момента, как они попали в плен.
ПОЧЕМУ НАШИ МУЖЬЯ ДОЛЖНЫ СИДЕТЬ ДОЛЬШЕ ВСЕХ? ВЕДЬ НИ МАЙОРОВ, НИ ПОДПОЛКОВНИКОВ В ПЛЕНУ УЖЕ НЕ ОСТАЛОСЬ.
В этом году 8 августа мы устроили митинг под Администрацией Президента, чтоб власть не забывала о наших ребятах. Мы нашли помощников Нади Савченко, договорились, чтоб она приехала и нас поддержала. А когда она объявила, что будет голодать, пока не вытянут первого пленного, мы присоединились. Но некоторым мамам там реально было плохо. Одна, например, была после операции и выдержать это физически не могла. Через какое-то время после этой акции нас пригласили к президенту. А он нам сообщил, что все помнят о пленных, но все вопросы к Путину. А вообще, к кому бы мы ни обращались, то чего-то нового, того, что не пишут в СМИ, нам не сказали.
Любимая фраза у всех: "Всі ключі від в'язниці – у очільника Кремля"
Но мы же не можем к Путину поехать.
Все стопорится. Хотя с другой стороны, ведь в России у кого-то есть бизнес – значит, договариваются. Есть и налаженный бизнес в Донецке, там ведь продаются украинские товары. А вот по поводу пленных договориться почему-то не могут.
Мы обращаемся в разные посольства. Недавно в американском нам сказали, что ведь повсюду слышно только о заключенных, которые сидят в России, но вот такого, что люди сидят уже 20 месяцев – об этом ведь никто не знает. Надо выходить на какой-то мировой формат. Нам пообещали дать координаты международных СМИ, которые тоже приезжают в Киев.
Последняя связь с Колей была 4 месяца назад – 22 июня. Он сказал, что их готовят к переводу в какое-то СИЗО, но перевели их в колонию. Недавно наших ребят посетил Тони Фриш – представитель ОБСЕ, с которым мы встречались у Ирины Геращенко. Тогда он нам как раз говорил, что поедем к нашим ребятам. Уже после его визита в "ДНР" выставили инфу, что он всем доволен, что пленные находятся в хороших условиях.
А перед тем, как он туда ехал, мы передали ему письма. Все очень надеялись, что хоть кто-то из наших отзвонится, а там их сидит около 30 человек, и просили Фриша, как-то посодействовать в этом, но звонков никому не было. Я жду встречи с ним, но при этом понимаю, вот что он мне может сказать? Что да, я их видел. А кого именно он видел? Ведь всех поголовно он не знает.
Точно так же пару месяцев назад, мы передали свои письма представителю ООН Фионе Фрейзер. Мне она сказала, что видела моего мужа, а обратила на него внимание, потому что он сидел в одиночке. Якобы там есть какой-то негласный закон держать работников пенитенциарной в таких камерах. Она сказала, что письма всем передала, но от Коли ответа я не получила. Почему? Не знаю, может он что-то себе придумал, что письмо его все равно не дойдет или его кто-то прочитает. Да и вообще, я не знаю, насколько это правда, что это именно он сидит в одиночной камере….
В письме, которое я передавала Фришу, я попросила Колю писать мне в любом случае, если будет такая возможность. Черкнуть хотя бы пару слов, по которым я буду знать, что он жив.
У нас, когда готовят обмен, всегда отвечают, что мы не знаем, кого в этот раз будут отдавать и кого мы будем забирать, потому что забирать надо всех.
А мы с остальными женами и матерями понимаем, что безусловно каждого пацана надо вытащить оттуда, но ведь как-то можно и по давности смотреть. Почему одни должны сидеть дольше всех? Ведь ни майоров, ни подполковников в плену уже не осталось. Получается, что в первую очередь идут те, кто с погонами?
А мы, жены, сейчас в каком-то ступоре. Неясно кого подключать, неясно куда кричать о том, что в своей стране люди сидят в плену уже два года – и нет никаких сдвигов.
В "ДНР" МЫ ТАКОЙ ЖЕСТИ НАСЛУШАЛИСЬ: ВЫШЛО ТАК, ЧТО ТРИ МАМЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ОТВЕЧАТЬ ЗА ВСЮ УКРАИНУ
С женой Александра Лазаренко Натальей и мамой Людмилой я общаюсь сразу же после беседы с супругой Герасименко.
Фото:Вика Ясинская
Дополняя друг друга, женщины рассказывают о том, что когда узнали, что Сашу забрали в батальон теробороны, поводов переживать особо не было. Ведь обещали, что он будет служить в Днепропетровской области, но все сложилось иначе: через две недели после мобилизации парня отправили в район Донецка. Мама Александра, вспоминая самые трогательные моменты с сыном – плачет. Днем позже здесь же, рассказывая о бесконечном ожидании новостей от своих детей, будут плакать две другие мамы. У всех – усталые, настрадавшиеся лица.
Жена Наталья: Я отреагировала негативно, как чувствовала, что это ничем хорошим не закончится. Молодые люди поженились зимой 14-го года. Перед этим Саша, как и Николай Герасименко, прошел летнюю кампанию в районе Старобешево, был под Иловайском.
Наталья: Он потом уже по телефону рассказывал, как они выходили тремя автобусами - это было 24 августа. Одна из машин перед ними взорвалась, а они чудом проскочили. А когда домой приехал, был в состоянии шока. Я заметила, что стал жестче. Они с Колей Герасименко как раз возили раненых и погибших. Помню, как он ночами просыпался, вспоминал, что кому-то надо позвонить, узнать как там дела. А если сообщения приходили – тоже подрывался, читал, тут же отвечал. В общем, он очень переживал. До того, как его мобилизовали, мы жили вместе, а потом он мне сделал предложение – и я согласилась. Правда, мы как семья, прожили всего дня 4 и то не подряд.
По словам Людмилы, уже будучи в Дебальцево, сын говорил, что от боевых действий он находится далеко, чтоб она не переживала.
Наталья: Мы их с Наташей Герасименко палили вот как: они ведь звонить практически всегда с Колей выходили вместе. Чтоб была связь, там надо было на какую-то горку подняться. И мы могли их подловить, когда Саша со мной говорит, а я слышу как рядом Коля кому-то другому рассказывает реальные события. Наташа точно так же Сашу слышала. И когда мы с ней созванивались и сопоставляли услышанное, то понимали, что там жесть творится.
Осенью 15-го года, после тщетных усилий вытащить своих сыновей из плена их мамы решили поехать в Донецк и попытаться как-то договориться с местной "властью" о том, чтоб их сыновей выпустили или хотя бы устроили им свидание.
Людмила: Мы спонтанно поехали. Нас трое мам собралось: Макух, Герасименко и я. Хотели к Захарченко попасть. Тогда было как раз затишье. Наши волонтеры помогли нам выйти на местную, дээнэровскую, называла она себя "Дед Мороз". Своеобразная женщина, но она нам помогла.
На вокзале нас встретил канал "Россия – 1", чтоб сюжет сделать. Оттуда мы сразу поехали в захваченный исполком, чтоб пообщаться с их "омбудсменом" Дарьей Морозовой. Но она на тот момент была в Минске. Нас принял ее помощник Дмитрий Попов.
Он разговаривал с нами нормально. Про встречу с Захарченко сказал, что это не в его компетенции. От Попова мы поехали к их "министру обороны" Кононову. Долго стояли под кабинетом, но в первый день он нас не принял, только на следующий. А уже на приеме мы такой жести наслушались: вышло так, что три мамы должны были отвечать за всю Украину. Никаких свиданий он нам не разрешил. К Захарченко тоже не попали, хотя его охрана у нас брала данные, что, мол, нам позвонят. Когда приехала Морозова, нас приняла, но заявила, что никаких обменов не будет, пока не будет амнистии и выборов.
Еще перед приемом у Попова, в коридоре с нами была одна жена и две мамы дээнэровцев, которые в плену у наших. Потом они же были и у Морозовой. Мы с ними пообщались - они вообще против Украины. Все трое. И так многие там настроены - зачем тогда насильно держать этот регион?
Всего в Донецке мы пробыли с понедельника по пятницу, а в субботу утром решили ехать обратно. Потому что во время нашей последней попытки поговорить с Захарченко, нам сказали, чтоб мы больше не приходили. Стало ясно, что это может быть уже даже опасно. Посылку, которую мы привезли сыновьям, передали волонтеры.
Мы выехали из города, приехали в Новотроицк, там у всех пропуска проверяли, нас тормознули. Мы позвонили в СБУ и уладили этот вопрос. Доехали до Волновахи, и когда уже направлялись в сторону Курахово, позвонила Морозова, сообщила, что нам разрешили свидание с сыновьями и что мы через полтора часа должны быть в донецком СБУ.
ЭТО ДОНЕЦКАЯ КОЛОНИЯ СТРОГОГО РЕЖИМА. ТАМ УБИЙЦЫ СИДЯТ И НАШИ ДЕТИ.
Добравшись до Курахово, мы наняли такси. Конечно, с пропускной системой нам опять очень помогли наши эсбэушники. В итоге у нас было свидание с нашими детьми, буквально минут 15. Нас набилось 6 человек в малюсенькую комнату, метра где-то два с половиной на два с половиной, ясно, что толком не поговоришь: поплакала на плече у сына, да и все. Там тоже было российское телевидение, и Морозова заявляла, что до Нового года все наши ребята будут дома, что будет обмен всех наших пленных на их. Но скоро уже другой Новый год, а дети не на свободе.
Хотя после того, как мы были в Донецке, в ноябре обменяли 11 человек, но наших сыновей там не было, хотя мы очень надеялись. Вышли ребята, которые пару недель просидели. Есть ощущение, что про наших парней уже просто забыли.
Сколько раз я звонила в СБУ, а мне объясняют, что вы же понимаете, есть же еще те, кто с момента Иловайска сидят. А я им говорю, так делайте же что-нибудь. Наши уже, Слава Богу, тоже скоро два года, как в неволе. Как ни позвоню – ответ, что мы работаем, всё мне про списки рассказывают, что их перешерстили. Та сколько можно те списки уже мусолить? Их уже можно было наизусть выучить сто раз.
Последний раз родные общались с Александром, тогда же, когда и Наталья Герасименко со своим мужем, летом этого года. Дальше, по словам жены, когда их перевели в 97 колонию в Донецке – звонить запретили.
Людмила: Это колония строгого режима. Там же убийцы сидят. А у моего Саши еще и ранение в руку, там пуля осталась, и когда я сына видела, то рука его беспокоила. Почему Сашу не выпускают, как раненого? Потому что сейчас на наших детях просто хотят выехать в рай. Торгуют нашими ребятами, торгуют и все… Как-то в Министерстве обороны нам кое-кто заявил, мол, я их туда не посылал. И если себе так военные позволяют говорить в министерстве, то, что уже говорить о местных "царьках" тут?
Н: А еще обидно, что то, что тебе положено надо ходить и выбивать, при этом можно услышать кучу грязи в свой адрес. Отношение такое порой, мол, опять приперлись, опять им что-то надо. Многие в госслужбах даже не скрывают этого, но я не хочу к ним приходить, брать все эти деньги, зарплаты, которые нашим мужьям никак не повысят, мне нужно одно - просто верните мне моего Сашу.
